ЛЕНИНГРАДСКАЯ ЭПОПЕЯ

Нероманный роман

Всё началось на Невском проспекте. Я услышала за спиной громкий разговор, напоминающий спор об очень знакомых людях, чьи поступки и судьба почему-то кровно касались спорящих. Стараясь не выдать своего интереса, я пропустила группу молодых людей вперёд, удивившись тому, что имена и события, о которых шла речь, задевают меня.

И тут стало ясно: да спорят-то по поводу постановки «Горе от ума» в БДТ, на которую я только  что не взяла билет, так как сочла её давно и хорошо знакомым явлением на театральных подмостках… Лучше, думала я, ещё раз перечитать, чем страдать от несовпадений с моими впечатлениями при прямом общении с  любимой пьесой. И  вдруг такие страсти по Грибоедову...

На следующий день в кассе уже не было билетов, и я отправилась за час до начала прямо в театр на Фонтанке.     

Выстояв очередь к администратору, услышала печальное:

– Билетов нет!

Но отступать не могла и взмолилась, объявив, что я из Ташкента и неизвестно, когда снова буду в Ленинграде.

Сжалились и выдали – бесплатно!– контрамарку на откидное сидение в пятом ряду. Так открывалась чреда чудес, ставших пожизненным счастьем.

Я впервые в БДТ им М.Горького…  Прекрасный зал с голубыми креслами, роскошными ложами, расписным потолком, огромной сценой и особым, каким-то густым воздухом.

Но дышится хорошо. Всё наполнено предчувствием чего-то радостно-тревожного. Гаснет свет. Звучит голос Товстоногова. И вдруг сразу в стороны и вверх взвивается голубой бархатный занавес.

На сцене крылатым полукружьем белые колонны, несущие балкон с балюстрадами. Туда с двух сторон ведут широкие лестницы. Посередине  софа и старинные напольные часы перед комнатой Софьи. А  подвижная площадка выносит девичью опочивальню… (потом так же будут представлены и другие комнаты и закоулки фамусовского дома, создавая летящую динамику происходящих в нём событий). А пока   действие начинается именно здесь.

Затянувшееся до утра тайное свидание Софьи с Мочалиным, так беспокоящее  Лизу (Л.Макарова), представлено в безмолвном действии, о котором автор лишь упоминает   в  ремарке.  Скучающий Молчалин (К.Лавров) играет на флейте под аккомпанемент Софьи (Т.Доронина), томящейся в напрасном ожидании его признаний… На голос служанки-подружки Софья досадует, Молчалин облегчённо вздыхает… Ремарка превращается в интригующую завязку…

С этого и началось  для меня  очарование театром Товстоногова и продолжает оставаться во мне непреходящей радостью.

Но, конечно, главное потрясение – это Чацкий Сергея  Юрского!

Потом довелось увидеть в этом же спектакле эту же роль, по-грибоедовски исполненную В.Рецептором, но пушкинский Чацкий Юрского – непревзойдённый образец поэтического страстного воплощения гражданских и сердечных чувств… Голос, жест, пластика, соединённая со словом,  – всё в актёре служит этому и потрясает зрителей, вовлекая их в круговорот сценической жизни.

По ходу спектакля зал замирал, хохотал, вздыхал, то печалясь, то возмущаясь, подавался вперёд навстречу современно жгущим монологам героя. Такой реакции на сценическое действие  вместе со всем залом ни прежде, ни позже я не испытывала.

И стал до конца понятен услышанный  на Невском разговор, привлекший меня в БДТ.

Вернувшись в родной Ташкент, я не могла избавиться от беспокойного ощущения невыполненного долга. Внутренняя потребность что-то сделать в ответ на полученное  открытие нового мира чувств, раздумий, осмысления своих творческих обязанностей. Такое состояние души привело к немыслимому прежде поступку: выразить свой восторг Чацкому-Юрскому чем-то весомым. Приближался Новый год. И в Ленинград отправилось  моё поздравление в виде посылки с восточными вкусностями и письмом, полным   восторга и благодарности. А в Старый Новый год прилетела телеграмма  с поздравлением и благодарностью от Сергея Юрьевича. Так началась наша переписка задолго до реальной встречи. 

Каждый приезд в Питер на экзаменационные сессии заочников Академии художеств давал возможность просматривать и пересматривать спектакли в БДТ, но решиться на встречу с Артистом я никак не  могла. Переписка наша была редкой и касалась обмена театральными впечатлениями, несмотря на его гастроли и занятость. Как-то неловко было отнимать время, хотя, по его признанию, ему были небезынтересны мои  заметки о спектаклях.

Но неизбежное случилось. Тему дипломной работы, которую я попыталась утвердить, отклонили, так как Яков Шапиро, ташкентский талантливейший скульптор, не успел перевести свои произведения из гипса в бронзу, а в таком виде открыть миру этого мастера мне не позволили и предложили срочно сменить тему диплома.

Зная моё увлечение театром, Вера Ивановна Раздольская, прекрасный педагог и автор учебника по зарубежному искусству, предложила мне написать о  театральных художниках БДТ. Будучи близкой родственницей жены Товстоногова, она пообещала получить его согласие на допуск меня к работе  в театре.

И вот – о счастье! – с 11-ти до 23-х я обитаю в любимом театре. Архив, библиотека, экскурсия по закулисью, встречи с художниками, режиссёрами, надлюдение за монтировкой декораций. Волшебник Эдуард Кочергин допустил меня в макетную и отвечает на мои дотошные расспросы о секретах декорационного искусства.

Помрежи позволяют быть на репетициях и спектаклях. В театр вхожу со служебного входа и пользуюсь общей актёрской  раздевалкой, где однажды неожиданно оказываюсь вместе с Иннокентием Смоктуновским, который, с кем-то разговаривая, походя забирает у меня снятое мною с вешалки пальто и любезно помогает мне одеться. Это происходит так естественно, что я осознаю случившееся уже на выходе из театра. 

Перекусывая в буфете, часто слышу смех – реакцию на анекдоты блистательного Стрижельчика; беседую с ташкентцем  Володей Рецептором, который помнит меня по Ташкентскому театрально-художественному институту… А Юрский ещё не приехал из тревожной Праги, но на доске объявлений читаю о готовящейся репетиции « Фиесты». Режиссёр – С.Юрский. Заячьм хвостиком трясётся душа в предчувствии встречи.

И вот  снова « Горе от ума» с его участием!.. (Пока не было Сергея Юрьевича, я просмотрела спектакль  с В. Рецептором в роли Чацкого – совсем иное и решение, и впечатление).  Я, ни жива, ни мертва, пристроилась за правой кулисой с разрешения помрежа. Она уже привыкла ко мне и помогает, чем может. Перед сценой Бала за кулисами около меня почти все гости бала. На пустой пока сцене в кресле спиной ко мне сидит  Сергей Юрьевич-Чацкий, сосредоточенный и одинокий. Я не отрываю от него глаз и очень волнуюсь, а актёры вокруг ведут свои беседы о разном повседневном. Кто-то зовёт на день рождения, кто-то  жалуется на нездоровье.

И вдруг Юрский оглянулся, быстро встал, ушел в левую кулису. Вдруг  ко мне подошла помреж и, извиняясь, попросила уйти в зал, сказав, что Юрский спросил, почему на сцене посторонние. Я в смятении помчалась в раздевалку и заблудилась в закулисных переходах.

Когда подходила к раздевалке,  на лестнице увидела Чацкого – в цилиндре, с тростью, весь при параде.  Выход на сцену ещё был впереди, а сейчас он тоже направлялся в раздевалку к своему пальто за сигаретами. Деваться мне было некуда, я поздоровалась, извинилась за своё присутствие на сцене и призналась, что я Альбина из Ташкента.

– Альбина! – воскликнул он, удивлённо слегка откинувшись назад. – Как, Вы здесь? Когда? Не может быть! Почему не сообщили?

Сбивчиво попыталась сказать о работе над дипломом.

– Надо бы над диссертацией, – шутливо заметил он. – Когда будете в театре?

– Я здесь каждый день.

– Прекрасно, завтра в одиннадцать репетиция «Фиесты», если хотите, буду вас ждать.

– Ещё бы ! Конечно!

– Вот и прекрасно. Тогда и поговорим. 

По радио его вызвали на сцену. Мы распрощались.

Я на огромных крыльях радости вылетела к Фонтанке и всю дорогу до дома подпрыгивала и что-то пела, благо на улицах почти никого не было. Звёзды сияли в небесах и в непонятно спокойной воде Фонтанки. А у меня завтра начиналась новая жизнь.